Александр Галич
Вы такие нестерпимо ражие, И такие, в сущности, примерные, Все томят вас бури вернисажные, Все шатают паводки премьерные. Ходите, тишайшие, в неистовых, Феями цензурными заняньканы! Ну, а если — ни премьер, ни выставок, Десять метров комната в Останкино! Где улыбкой стражники — наставники Не сияют благостно и святочно, Но стоит картина на подрамнике, Вот и все! А этого достаточно! Там стоит картина на подрамнике — Этого достаточно!
Осудив и совесть и бесстрашие, (Вроде не заложишь и не купишь их), Ах, как вы присутствуете, ражие, По карманам рассовавши кукиши! Что ж, зовите небылицы былями, Окликайте стражников по имени! Бродят между ражими Добрынями Тунеядцы Несторы и Пимены. Их имен с эстрад не рассиропили, В супер их не тискают облаточный, «Эрика» берет четыре копии, Вот и все! А этого достаточно! Пусть пока всего четыре копии — Этого достаточно!
Время сеет ветры, мечет молнии, Создает советы и комиссии, Что ни день — фанфарное безмолвие Славит многодумное безмыслие. Бродит Кривда с полосы на полосу, Делится с соседской Кривдой опытом, Но гремит напетое вполголоса, Но гудит прочитанное шепотом. Ни партера нет, ни лож, ни яруса, Клака не безумствует припадочно, Есть магнитофон системы «Яуза», Вот и все! А этого достаточно!
Есть, стоит картина на подрамнике! Есть, отстукано четыре копии! Есть магнитофон системы «Яуза»! И этого достаточно!
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать, Вот стою я перед вами, словно голенький, Да, я с Нинулькою гулял с тетипашиной, И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники.
Поясок ей подарил поролоновый, И в палату с ней ходил в Грановитую, А жена моя, товарищ Парамонова, В это время находилась за границею.
А вернулась, ей привет — анонимочка, Фотоснимок, а на нем — я да Ниночка! Просыпаюсь утром — нет моей кисочки, Ни вещичек ее нет, ни записочки.
Нет как нет, ну, прямо, нет как нет!
Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю, Говорю, что все во мне переломано, Не серчай, что я гулял с этой падлою, Ты прости меня, товарищ Парамонова!
А она как закричит, вся стала черная — «Я на слезы на твои — ноль внимания, И ты мне лазаря не пой, я ученая, Ты людям все расскажи на собрании!»
И кричит она, дрожит, голос слабенький, А холуи уж тут как тут, каплют капельки, И Тамарка Шестопал, и Ванька Дерганов, И еще тот референт, что из «органов»
Тут как тут, ну, прямо, тут как тут!
В общем, ладно, прихожу на собрание, А дело было, как сейчас помню, первого Я, конечно, бюллетень взял заранее И бумажку из диспансера нервного.
А Парамонова, гляжу, в новом шарфике, А как увидела меня, вся стала красная, У них первый был вопрос — Свободу Африке! — А потом уж про меня — в части «разное».
Ну, как про Гану — все в буфет за сардельками, Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами, А как вызвали меня, я свял от робости, А из зала мне кричат — давай подробности! —
Всё как есть, ну, прямо, всё, как есть!
— Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать — Вот стою я перед вами, словно голенький, Да, я с племянницей гулял с тетипашиной, И в «Пекин» ее водил и в Сокольники,
И в моральном, говорю, моем облике Есть растленное влияние Запада, Но живем ведь, говорю, не на облаке, Это ж только, говорю, соль без запаха!..
И на жалость я их брал, и испытывал, И бумажку, что я псих, им зачитывал, Ну, поздравили меня с воскресением, Залепили строгача с занесением!
Ой, ой, ой, ну, прямо, ой, ой, ой...
Взял я тут цветов букет покрасивее, Стал к подъезду номер семь, для начальников, А Парамонова, как вышла, стала синяя, Села в «Волгу» без меня и отчалила!
И тогда прямым путем в раздевалку я, И тете Паше говорю, мол, буду вечером, А она мне говорит: «С аморалкою Нам, товарищ дорогой, делать нечего.
И племянница моя, Нина Саввовна, Она думает как раз то же самое, Она всю свою морковь нынче продала, И домой, по месту жительства, отбыла».
Вот те на, ну, прямо, вот те на!
Я иду тогда в райком, шлю записочку, Мол, прошу принять, по личному делу я, А у Грошевой как раз моя кисочка, Как увидела меня, вся стала белая!
И сидим мы у стола с нею рядышком, И с улыбкой говорит товарищ Грошева — «Схлопотал он строгача, ну и ладушки, Помиритесь вы теперь по-хорошему».
И пошли мы с ней вдвоем, как по облаку, И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку, Она выпила «дюрсо», а я «перцовую» За советскую семью, образцовую!
Вот и все...
Спрашивает мальчик — почему? Спрашивает мальчик — почему? Двести раз и триста — почему? Тучка набегает на чело, А папаша режет ветчину, А папаша режет ветчину, Он сопит и режет ветчину И не отвечает ничего.
Снова замаячили быль, боль, Снова рвутся мальчики в пыль, в бой! Вы их не пугайте, не отваживайте, Спрашивайте, мальчики, спрашивайте, Спрашивайте, мальчики, спрашивайте, Спрашивайте, спрашивайте!
Спрашивайте, как и почему? Спрашивайте, как и почему? Как, и отчего, и почему? Спрашивайте, мальчики, отцов! Сколько бы ни резать ветчину, Сколько бы ни резать ветчину — Надо ж отвечать в конце концов!
Но в зрачке — хрусталике — вдруг муть, А старые сандалики, ух, жмут! Ну, и не жалейте их, снашивайте! Спрашивайте, мальчики, спрашивайте! Спрашивайте!!!
Она вещи собрала, сказала тоненько: «А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с Тонькою! Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми, А что у папы у ее топтун под окнами, А что у папы у ее дача в Павшине, Топтуны да холуи с секретаршами, А что у папы у ее пайки цековские, И по праздникам кино с Целиковскою! А что Тонька-то твоя сильно страшная — Ты не слушай меня, я вчерашняя! И с доскою будешь спать со стиральною За машину за его персональную...
Вот чего ты захотел, и знаешь сам, Знаешь сам, да стесняешься, Про любовь твердишь, про доверие, Про высокие про материи... А в глазах-то у тебя дача в Павшине, Холуи да топтуны с секретаршами, И как вы смотрите кино всей семейкою, И как счастье на губах — карамелькою...»
Я живу теперь в дому — чаша полная, Даже брюки у меня — и те на молнии, А вина у нас в дому — как из кладезя, А сортир у нас в дому — восемь на десять... А папаша приезжает сам к полуночи, Топтуны да холуи тут все по струночке! Я папаше подношу двести граммчиков, Сообщаю анекдот про абрамчиков! А как спать ложусь в кровать с дурой-Тонькою, Вспоминаю той, другой, голос тоненький, Ух, характер у нее — прямо бешеный, Я звоню ей, а она трубку вешает...
Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино, В Останкино, где «Титан» кино, Там работает она билетершею, На дверях стоит вся замерзшая, Вся замерзшая, вся продрогшая, Но любовь свою превозмогшая, Вся иззябшая, вся простывшая, Но не предавшая и не простившая!
Спрашивает мальчик — почему? Спрашивает мальчик — почему? Двести раз и триста — почему? Тучка набегает на чело, А папаша режет ветчину, А папаша режет ветчину, Он сопит и режет ветчину И не отвечает ничего.
Снова замаячили быль, боль, Снова рвутся мальчики в пыль, в бой! Вы их не пугайте, не отваживайте, Спрашивайте, мальчики, спрашивайте, Спрашивайте, мальчики, спрашивайте, Спрашивайте, спрашивайте!
Спрашивайте, как и почему? Спрашивайте, как и почему? Как, и отчего, и почему? Спрашивайте, мальчики, отцов! Сколько бы ни резать ветчину, Сколько бы ни резать ветчину — Надо ж отвечать в конце концов!
Но в зрачке — хрусталике — вдруг муть, А старые сандалики, ух, жмут! Ну, и не жалейте их, снашивайте! Спрашивайте, мальчики, спрашивайте! Спрашивайте!!!
Мы давно называемся взрослыми И не платим мальчишеству дань. И за кладом на сказочном острове Не стремимся мы в дальнюю даль: Ни в пустыню, ни к полюсу холода, Ни на катере... к этакой матери. Но поскольку молчание — золото, То и мы, безусловно, старатели.
Промолчи — попадешь в богачи! Промолчи, промолчи, промолчи!
И не веря ни сердцу, ни разуму, Для надежности спрятав глаза, Сколько раз мы молчали по-разному, Но не против, конечно, а за! Где теперь крикуны и печальники? Отшумели и сгинули смолоду... А молчальники вышли в начальники. Потому что молчание — золото.
Промолчи — попадешь в первачи! Промолчи, промолчи, промолчи!
И теперь, когда стали мы первыми, Нас заела речей маята. Но под всеми словесными перлами Проступает пятном немота. Пусть другие кричат от отчаянья, От обиды, от боли, от голода! Мы-то знаем — доходней молчание, Потому что молчание — золото!
Вот как просто попасть в богачи, Вот как просто попасть в первачи, Вот как просто попасть — в палачи: Промолчи, промолчи, промолчи!
Облака плывут, облака, Не спеша плывут, как в кино. А я цыпленка ем «табака» Я коньячку принял полкило.
Облака плывут в Абакан, Не спеша плывут облака. Им тепло, небось, облакам, А я продрог насквозь, на века!
Я подковой вмерз в санный след, В лед, что я кайлом ковырял! Ведь недаром я двадцать лет Протрубил по тем лагерям.
До сих пор в глазах снега наст! До сих пор в ушах шмона гам!.. Эй, подайте ж мне ананас И коньячку еще двести грамм!
Облака плывут, облака, В милый край плывут, в Колыму, И не нужен им адвокат, Им амнистии — ни к чему.
Я и сам живу — первый сорт! Двадцать лет, как день, разменял! Я в пивной сижу, словно лорд, И даже зубы есть у меня!
Облака плывут на восход, Им ни пенсии, ни хлопот... А мне четвертого — перевод, И двадцать третьего — перевод.
И по этим дням, как и я, Полстраны сидит в кабаках! И нашей памятью в те края Облака плывут, облака...
C нашей памятью в те края Облака плывут, облака...